Моя прапра, вроджена Анастасія
Вовк, а потім – Чайковська, в тамті роки
Десь у лісах середніх широт Росії
Якось втекла з етапу на Соловки.

Ні, я не знаю, чим вона охоронця
Взяла і до яких вдалася афер.
Бабця на щось натякає, соромиться.
Може, убивство? Радше, то адюльтер.

Так чи інакше, доньок знайшла. Сутужно
На Госпіталці мешкали попервах.
Шила, крутилась. Голод, війна, медслужба.
Ну а прапрадід... Досі на островах.

Iра Цiлик

Я маю сукню. Сукню із крепдешину
Синього. Грубі квіти. І ще дрібні.
Хтозна, коли вона згодом її пошила.
Десь в п’ятдесяті. Потім. Не знаю, ні.

І я вдягаю не сукню, вдягаю тяглість
Років, характер кепський, чуже кіно.
І я вдягаю ніжну недосконалість
Та передсмертну фразу, що “все – лайно”.

Ти знаєш, Бубо (так її звали діти),
Я ще вдягаю погляд твій непростий,
Коли доконче маю хоч щось надіти,
Коли доконче маю хоч якось йти.

Йти проти вітру довгого цього поля,
Йти, поки вийду, поки пульсує час
І завелика на кілька сайзів доля
Добре сидить на схудлих моїх плечах.

Надо было поостеречься.
Надо было предвидеть сбой.
Просто Отче хотел развлечься
И проверить меня тобой.
Я ждала от Него подвоха –
Он решил не терять ни дня.
Что же, бинго. Мне правда плохо.
Он опять обыграл меня.
От тебя так тепло и тесно…
Так усмешка твоя горька…
Бог играет всегда нечестно.
Бог играет наверняка.
Он блефует. Он не смеется.
Он продумывает ходы.
Вот поэтому медью солнце
Заливает твои следы,
Вот поэтому взгляд твой жаден
И дыхание – как прибой.
Ты же знаешь, Он беспощаден.
Он расплавит меня тобой.
Он разъест меня черной сажей
Злых волос твоих, злых ресниц.
Он, наверно, заставит даже
Умолять Его, падать ниц –
И распнет ведь. Не на Голгофе.
Ты – быстрее меня убьешь.
Я зайду к тебе выпить кофе.
И умру
У твоих
Подошв.

Вера Полозкова

Lemongrass,

Спасибо за стихи! действительно трогает

LIra,

Тоже нравится Вера Полоскова

Отравиться свободой
Мне так тесно под зимним небом,
Что, надеясь поймать волну,
Я когда-нибудь выйду за хлебом
И случайно покину страну.

Попытаюсь наполнить истомой
Ожидание нового дня.
Всеобъемлющей, но невесомой.
И свобода отравит меня.

Мне не важно, один или в паре.
Будет штиль или вновь ураган.
Знаю только, что жизнь в разгаре
И не лезет за словом в карман.

Пустоту нужно чем-то заполнить.
Может быть, что печаль мне к лицу,
Но хочу я, чтоб было, что вспомнить,
Когда время придёт к концу.

Александр Николаев

Береги его, Бог. От беды и внезапных потерь.
Если вдруг он упал и подняться от боли не может...
Если в лютую зиму закроют последнюю дверь,
я прошу об одном: береги, береги его, Боже...
Я не знаю молитв. Я сама - не святой человек.
Но сегодня прошу: он хороший, ты с ним осторожней...
Иногда, не боясь, он бросается в омуты рек.
Вдруг нахлынет волна - помоги, поддержи его, Боже.
Если грянет метель, и погаснет свеча у икон,
если каждая ночь будет полниться холодом лютым,
если взвоют ветра из щелей и разбитых окон -
береги его, Бог: каждый год, каждый час и минуту...
Пусть уйдет далеко кривоногая, злая беда.
Пусть его на руках добрый ангел от горя уносит.
Я прошу тебя, Бог: ты ему помогай иногда.
Он хороший, поверь.. Только гордый, и сам не попросит.
И тогда я смогу всё на свете и всех превозмочь.
И в мирской суете нет мгновенья, что стало б дороже,
чем когда у окна ваша Женщина целую ночь
зажигает свечу, говоря: Помоги ему, Боже...
____________
Алена Васильченко

Он долгих двадцать восемь лет, и двадцать восемь зим к тому ж,
Хранил в себе один секрет и был в семье примерный муж.
Всё было, вроде, как всегда: жена готовила обед…
Но приключилась вдруг беда: он взял и вспомнил про секрет.
Под шум и кислый запах щей, ворчанье суженой с утра,
Он вспомнил всё до мелочей, как будто было то вчера…
…Она сидела у окна, и мягкий чудный лунный свет
Окрасил в бледные тона её прекрасный силуэт…
Струились пряди по плечам, скользили змейками на грудь…
И он подумал сгоряча: «Женюсь на ней когда — нибудь!»
Он вспомнил всё до мелочей: изгибы линий, мягкость губ…
И жар её простых речей, и за окном огромный дуб.
Сплетенье рук… Слиянье тел… Каскад каштановых волос…
И то, как он её хотел до исступления, до слёз!
Признаний трепетных поток, как он на ушко их шептал!
Смешной над ухом завиток, что от дыханья трепетал…
Она смотрела на него глазами влажными, как ночь.
Слова пьянили, как вино: «Люблю тебя… Роди мне дочь…»
С утра он потерял покой: то суетился, то скучал…
Потом, закрыв лицо рукой, сидел на стуле и молчал.
Жена ворчала, как всегда. Ругала убежавший суп…
И он отметил, что года ей, постаревшей, не к лицу.
Как не идёт ей белый цвет и пряди крашеных волос.
И целых двадцать восемь лет всё как — то было не всерьёз…
Вдруг он вскочил, схватил пальто, забыл про шапку и носки.
Все двадцать восемь лет — не то… Все двадцать восемь зим — тоски.
Нашёл тот дом. У дома — дуб. Взбежал по лестнице стрелой…
Унять бы дрожь с холодных губ, и трусость гадкую — долой!
Наверное, она сейчас пьет чай и кутается в шаль…
И из её прекрасных глаз струится тихая печаль…
А может, принялась вязать? А может кружево плести?
Так много надо ей сказать! А главное сказать — прости…
Открыла дверь… В глазах — вопрос. Ей было снова двадцать лет…
Каскад каштановых волос… Знакомый сердцу силуэт…
Над ухом — лёгкий завиток… Как много лет назад — точь в точь…
" Вы не ошиблись?» — Нет, не мог… Вы Аня? " Вера. Её дочь…»
" А Аня?"- " Мамы больше нет… Кто Вы?» Он повернулся вспять:
«Я шёл к ней двадцать восемь лет…» — Она ждала Вас… Двадцать пять…
Как закружилась голова… Как сердце ухнуло в груди!
И вспомнил он её слова с мольбою: «Ты не уходи!»
Он сгорбился. Поплёлся прочь. Сплетенье рук… Слиянье тел…
Люблю тебя… Роди мне дочь… А он ведь вправду дочь хотел.
Как странно. Ани больше нет… Заплакал… Бросил в тишину:
«Я буду много — много лет любить тебя… Тебя одну…»

— Скучаешь?...
— Скучаю!...
— Так что же не пишешь?...
— Боюсь не ответишь... боюсь не услышишь...
— А разве не глупо... скучать.. и бояться?...
В двух строчках о главном... о чувствах признаться...
— Наверное глупо... наверное странно...
наверно трусиха... боюсь я о главном...
Боюсь, что отвергнешь... что скажешь: «Всё мёртво!»...
и разом надежды... как ластиком стёрты...
— Послушай, не бойся... всего лишь три слова...
И за руки вместе... и вместе мы снова!...
Скажи мне, что любишь... мне знать это важно!...
Я ради тебя стану... самым отважным...
Взорвусь с новой силой... вознесу до Богини...
лишь ты, ты одна... до конца и отныне!...
.......................................................................
Но ты мне не пишешь... наверно остыла....
Была ли Любовь?!... Или, что это было?...
Я жду сообщений... 3:40... 5:20...
пишу в пустоту... мне б себе бы признаться...
Затянется небо... покроется мглою...
а я здесь один... диалог с тишиною...
Пойду, что покрепче... а может быть чая...
Прошу, напиши!... Я безумно скучаю...

Великолепный актер Леонид Филатов перед смертью долго лежал в больнице. После тяжёлой операции он мог сразу умереть, но продержался еще несколько лет – возможно, благодаря своей любимой внучке Оле, о которой на больничной койке написал глубокое и чудесное светлое стихотворение. В этих строках – всё, что нужно знать о любви и желании жить:

Тот клятый год уж много лет,
я иногда сползал с больничной койки.
Сгребал свои обломки и осколки
и свой реконструировал скелет.
И крал себя у чутких медсестер,
ноздрями чуя острый запах воли,
Я убегал к двухлетней внучке Оле
туда, на жизнью пахнущий простор.
Мы с Олей отправлялись в детский парк,
садились на любимые качели,
Глушили сок, мороженое ели,
глазели на гуляющих собак.
Аттракционов было пруд пруди,
но день сгорал, и солнце остывало,
И Оля уставала, отставала
и тихо ныла, деда погоди.
Оставив день воскресный позади,
я возвращался в стен больничных гости,
Но и в палате слышал Олин голос,
дай руку деда, деда погоди...
И я годил, годил, сколь было сил,
а на соседних койках не годили,
Хирели, сохли, чахли, уходили,
никто их погодить не попросил.
Когда я чую жжение в груди,
я вижу, как с другого края поля
Ко мне несется маленькая Оля
с истошным криком: «Деда-а-а, погоди-и...»
И я гожу, я все еще гожу,
и, кажется, стерплю любую муку,
Пока ту крохотную руку
в своей измученной руке еще держу.

От тебя до меня — две звезды по бескрайней вселенной,
Две дороги, две песни, два взмаха окрепшим крылом.
Пара брошенных фраз, чашка кофе и дым сигаретный,
Звук дверного замка, шум мотора внизу, за углом…
От меня до тебя — шум прибоя и рокот лавинный,
Отзвук эха в горах и бескрайние дали лугов.
Белый саван зимы и мотив — позабытый, старинный,
Капля неба в глазах, капля боли и шум городов…
Мы научимся ждать, мы, наверно, научимся верить,
Что увидимся вскоре, годам и ветрам вопреки.
Лишь прошу у судьбы написать на счастливом билете
Дату встречи сердец на причале у вечной реки…
© Оленька Лазарева

LIra,ничего лучше никогда не читала. Вот серьезно.
Так просто и так глубоко.

+Lira+, оно меня тронуло до слез

Эдуард Асадов
Стихи о рыжей дворняге
Хозяин погладил рукою
Лохматую рыжую спину:
- Прощай, брат! Хоть жаль мне, не скрою,
Но все же тебя я покину.
Швырнул под скамейку ошейник
И скрылся под гулким навесом,
Где пестрый людской муравейник
Вливался в вагоны экспресса.
Собака не взвыла ни разу.
И лишь за знакомой спиною
Следили два карие глаза
С почти человечьей тоскою.
Старик у вокзального входа
Сказал:- Что? Оставлен, бедняга?
Эх, будь ты хорошей породы...
А то ведь простая дворняга!
Огонь над трубой заметался,
Взревел паровоз что есть мочи,
На месте, как бык, потоптался
И ринулся в непогодь ночи.
В вагонах, забыв передряги,
Курили, смеялись, дремали...
Тут, видно, о рыжей дворняге
Не думали, не вспоминали.
Не ведал хозяин, что где-то
По шпалам, из сил выбиваясь,
За красным мелькающим светом
Собака бежит задыхаясь!
Споткнувшись, кидается снова,
В кровь лапы о камни разбиты,
Что выпрыгнуть сердце готово
Наружу из пасти раскрытой!
Не ведал хозяин, что силы
Вдруг разом оставили тело,
И, стукнувшись лбом о перила,
Собака под мост полетела...
Труп волны снесли под коряги...
Старик! Ты не знаешь природы:
Ведь может быть тело дворняги,
А сердце - чистейшей породы!

А вам встречались "солнечные" люди?
Мне с ними кофе кажется вкусней,
Душевная, промозглая простуда,
Проходит сразу от таких людей.

Они вам греют зябкие ладони,
Рисуют солнце среди мрачных туч,
Какая редкость- "солнечные люди"!
Я в них всегда влюбляюсь по чуть- чуть.

Они гуашью самой- самой светлой,
Рисуют мир открыто для людей,
Хочу сказать спасибо им за это,
За то, что мир наш делают теплей!

Вы скажете, что вроде не встречали,
Что глупости все это, как всегда!
А я таких людей по жизни знаю
И даже их целую иногда...

;Ксения Газиева

Не знаю может уже было, но тронуло до слез

С вечера поссорились супруги,
Говорили много резких слов.
Сгоряча не поняли друг друга,
Напрочь позабыли про любовь.

Утром мужу на работу рано,
А на сердце — горечи печать.
За ночь глупость ссоры осознал он,
Подошел жену поцеловать.

Не спала, но все же притворилась,
Отвернула в сторону лицо.
В глубине обида затаилась,
Как удав, свернувшийся кольцом.

Дверь закрыл — ни слова на прощанье,
Со двора на окна посмотрел…
Если б они знали, если б знали,
Что ушел из дома насовсем.

А жена привычными делами,
Как всегда, своими занялась:
Детское бельишко постирала,
Борщ сварила, в доме прибралась.

Чистый пол, помытая посуда,
И с работы скоро муж придет.
— Я с ним разговаривать не буду,
Пусть прощенья просит, пусть поймет.

Гордость в сердце вздыбилась высоко:
— Первою к нему не подойду!
По ролям разыгрывалась ссора
В воспаленном дьяволом мозгу.

Шесть пробило, семь и пол — восьмого…
Неподвижна дверь, молчит порог.
И в тревоге что-то сердце ноет,
Где же задержаться так он мог?

Вдруг какой-то крик и суматоха,
Чей-то голос, плачущий навзрыд,
И соседский мальчуган Алеха
Крикнул запыхавшись: "В шахте взрыв!"

Взрыв. Совсем коротенькое слово,
Сердце будто в клочья порвало.
Нет, она к такому не готова!
Может, жив он, может, повезло.

И в слезах по улице бежала,
Вспоминая с болью прошлый день,
Как в обиде злилась и кричала,
Застилала разум злобы тень.

Заведенной куклой повторяла:
— Мой родной, о только бы не ты.
Я б к твоим ногам сейчас упала,
Прошептав короткое "прости".

Им бы знать вчера, что будет завтра,
По-другому все могло бы быть.
Смерть, как вор, приходит, так внезапно,
Не оставив шанса долюбить.

Прогремит неумолимо грозно
Приговор. Его не изменить.
Исправлять ошибки слишком поздно,
С этой болью ей придется жить.

Люди, будьте к ближним своим мягче,
Относитесь с нежностью, добром
И не обижайте, а иначе
Можно горько каяться потом…

А он не знал, что может пожалеть.
Что боль застрянет в сердце, как заноза.
И будет ныть, царапать и болеть,
И будет сотни задавать вопросов.
"А с кем она сейчас? А где? А как?
Грустит, или смешливая, как прежде?
О, Боже мой, какой же я дурак,
Что даже не оставил шанс надежде..."
А он не знал, что будет вспоминать,
Все даты по крупицам собирая.
И по любви ушедшей тосковать,
Как - будто по утерянному раю.
"Ты дома, милый? Я уже пришла!
К тебе спешила, так за день устала!" -
Во сне ему приснится и слеза
Сползёт вдруг по щеке на одеяло...
А он не знал, что будет так страдать.
Сказали б раньше - даже не поверил,
Что будет под её окном стоять
И встречи ждать, жалея о потере.