Игорь Джерри Курас
Я не знаю названье деревьев и звёзд имена не знаю.
Я с трудом понимаю законы, что движут мою машину.
Если ехать всё время прямо, я знаю, — приедешь к краю
океана, где встречный ветер тугую несёт парусину.
До сих пор не могу понять, как же ходят они против ветра,
и не знаю, как чайки умеют висеть там, где волны дышат.
Иногда я зову имена живых, только нет ответа.
И тогда я шепчу имена ушедших — и что-то слышу.


В последней высокой точке
Видели диких зверей с высоты полёта,
в Кембридже под дождём промокли до нитки,
пели пьяными голосами про московские окна, ещё про что-то —
пили Рислинг, Пино Нуар, Мускат и другие напитки.
Любили друг друга до боли. Пару раз — до драки.
Вжимались друг в друга так, что следы оставались.
Ты принимала за названия улиц дорожные знаки,
твои сигареты дымились: дымясь — ломались.
Мы притирались друг к другу, как склеиваются осколки
разбитой скрипки, виолончели или античной чашки.
Ты запомнилась с голой грудью и в бордовой футболке
Гарвардского университета, и в ночной рубашке.
Если бы мы жили вместе — побили бы всю посуду,
извели бы друг друга ревностью, страстью, усталой лаской.
Хочешь, как в песне, спою, что тебя никогда не забуду?
или добавлю про то, что тебя никогда не увижу, с опаской?
Улицы наши — теперь декорации нервной
выпуклой драмы, — разлука представлена залу
в списке героев: она появляется первой
в первом же акте, чтоб выстрелить где-то к финалу.
Где-то к финалу, в последней высокой точке,
потусторонним каким-то увидишь взглядом
через оградку чужого дома — жёлтенькие цветочки,
кажущиеся райским садом.

Из - за пазухи вынув щенка - сироту,
Обратился хозяин со словом к коту:
"Вот что, серый! На время забудь про мышей:
Позаботиться надобно о малыше.

Будешь дядькой кутёнку, пока подрастёт?" -
"Мур - мур - мяу!" - согласно ответствовал кот.
И тотчас озадачился множеством дел -
Обогрел, и утешил, и песенку спел.

А потом о науках пошел разговор:
Как из блюдечка пить, как просится во двор,
Как гонять петуха и сварливых гусей...
Время быстро бежало для новых друзей.

За весною весна, за метелью метель...
Вместо плаксы щенка стал красавец кобель.
И, всему отведя в этой жизни черед,
Под садовым кустом упокоился кот.

Долго гладил Хозяин притихшего пса...
А потом произнёс, поглядев в небеса:
"Все мы смертны, лохматый... Но знай, что душа
Очень скоро в другого войдёт малыша!"

Пёс послушал, как будто понять его мог,
И под вечер котёнка домой приволок.
Тоже - серого! С белым пятном на груди!..
Дескать, строго, Хозяин меня не суди!
Видишь, маленький плачет? Налей молока!
Я же котику дядькой побуду пока...

Мария Семенова

Какой приятный слог Почти блюз)

Twist, да! Я сама залипаю на такой стиль. Пыталась писать так - не могу. Скатываюсь на привычный всем слог...

Федор Сваровский
Ножакин поливает растения


Игорь Ножакин
раньше был мужиком
мог и найтрокс и гелий

работал на нормальных глубинах
не расставался ни на день с аквалангом
теперь ездит в каталке по участку
в обнимку с садовым шлангом

красит внизу яблони и редкие декоративные ели

да — думает —
чудес не бывает


и тщательно поливает
ездит и поливает

вспоминает сафари на кораблях
загорелых и влажных
женщин купающихся в евро или рублях

углубляется памятью
в то, что для него всегда было наиболее важно

наливая себе полстакана водки
вздыхает:
Игорь, Игорь
какие же были тетки

ветер срывал с ограждения яхты их белые
розовые футболки

капли воды на бицепсах

изысканные красотки
с интересом рассматривают наколки


и конечно же всё такое

и дальше в воду — юдоль покоя
глубина под сорок
в сумерках
рассыпаются волосы
и парят

воздух в баллонах рвется в легкие и кипит
ты летишь как кит
и они тебе говорят
потом: Игорь, ты — гладкий, прекрасный кит

но тетки теперь не снятся
а посылаются какие-то невзрослые сны

там он просто плавает как тюлень

по белому всхолмленному дну
бежит его изящная тень

дружит с рыбами
вместе с ними режет спиной белый гребень волны

огромный группер приходит к нему
прижимается боком
косит глаз
пускает зеркальные пузыри

тогда спросонья
на минуту кажется
что все в порядке

все как бы распускается
и налаживается
внутри

— Доктор, я болен.
— Голубчик, а чем вы больны?
— Слух мой ослаб —
Я не слышу шептанья Луны,
Хохота трав,
Бормотанья подземных корней.
Переговоры ворчливых прибрежных камней…
Нем и обычно болтливый берёзовый лист,
Птиц мне не слышно — лишь щебет какой-то и свист…
Доктор, я болен.
А может, схожу я с ума?
Зренье упало.
Я вижу лишь только дома,
Сумки, людей и автобусы, стены церквей…
Гномы исчезли!
Нет эльфов, русалок, нет фей!
Где домовой, что под лестницей жил за стеной?
Доктор, мне страшно, такое впервые со мной.
Доктор, скажите, недуг мой — он неизлечим?
— Что Вы, голубчик, для страха не вижу причин.
Раньше, любезнейший, были серьезно больны.
Полноте, бросьте. Какие шептанья луны…

/Наталья Филиппова (1967 - 2004 гг.) - петербургская поэтесса/

Юрий Левитанский

КАК ПОКАЗАТЬ ЛЕТО
Фонтан в пустынном сквере будет сух,
и будет виться тополлиный пух,
а пыльный тополь будет неподвижен.
И будет на углу продажа вишен,
торговля квасом
и размен монет.
К полудню
на киоске 'Пиво - воды'
появится табличка 'Пива нет',
и продавщица,
мучась от зевоты,
закроет дверь киоска на засов.
Тут стрелка электрических часов
покажет час,
и сразу полвторого,
и резко остановится на двух.
И все вокруг замрет,
оцепенеет,

и будет четок тополиный пух,
как снег на полотне монументальном.
И как на фотоснимке моментальном,
недвижно будет женщина стоять
и, тоненький мизинец оттопырив,
держать у самых губ стакан воды
с застывшими
недвижно
пузырьками.

И так же
за табачными ларьками
недвижна будет очередь к пивной.
Но тут ударит ливень проливной,
и улица мгновенно опустеет,
и женщина упрячется в подъезд,
где очень скоро ждать ей надоест,
и, босоножки от воды спасая,
она помчит по улице
босая,
и это будет главный эпизод,
где женщина бежит,
и босоножки
у ней в руках,
и лужи в пузырьках,
и вся она от ливня золотится.
Но так же резко ливень прекратится,
и побежит по улице толпа,
и тополя засветится вершину
и в сквере заработает фонтан,
проедет поливальная машина,
в окно киоска будет солнце бить,
и пес из лужи будет воду пить.


КАК ПОКАЗАТЬ ОСЕНЬ
Еще не осень — так, едва-едва.
Ни опыта еще, ни мастерства.
Она еще разучивает гаммы.
Не вставлены еще вторые рамы,
и тополя бульвара за окном
еще монументальны, как скульптура.
Еще упруга их мускулатура,
но день-другой —
и все пойдет на спад,
проявится осенняя натура,
и, предваряя близкий листопад,
листва зашелестит, как партитура,
и дождь забарабанит невпопад
по клавишам,
и вся клавиатура
пойдет плясать под музыку дождя.
Но стихнет,
и немного погодя,
наклонностей опасных не скрывая,
бегом-бегом
по линии трамвая
помчится лист опавший,
отрывая
тройное сальто,
словно акробат.

И надпись «Осторожно, листопад!»,
неясную тревогу вызывая,
раскачиваться будет,
как набат,
внезапно загудевший на пожаре.
И тут мы впрямь увидим на бульваре
столбы огня.

Там будут листья жечь.
А листья будут падать,
будут падать,
и ровный звук,
таящийся в листве,
напомнит о прямом своем родстве
с известною шопеновской сонатой.
И тем не мене,
листья будут жечь.

Но дождик уже реже будет течь,
и листья будут медленней кружиться,
пока бульвар и вовсе обнажится,
и мы за ним увидим в глубине
фонарь
у театрального подъезда
на противоположной стороне,
и белый лист афиши на стене,
и профиль музыканта на афише.
И мы особо выделим слова,
где речь идет о нынешнем концерте
фортепианной музыки,
и в центре
стоит — ШОПЕН, СОНАТА № 2.
И словно бы сквозь сон,
едва-едва
коснутся нас начальные аккорды
шопеновского траурного марша
и станут отдаляться,
повторяясь
вдали,
как позывные декабря.

И матовая лампа фонаря
затеплится свечением несмелым
и высветит афишу на стене.
Но тут уже повалит белым-белым,
повалит густо-густо
белым-белым,
но это уже — в полной тишине.


КАК ПОКАЗАТЬ ЗИМУ
...но вот зима,
и чтобы ясно было,
что происходит действие зимой,
я покажу,
как женщина купила
на рынке елку
и несет домой,
и вздрагивает елочкино тело
у женщины над худеньким плечом.

Но женщина тут, впрочем,
ни при чем.
Здесь речь о елке.
В ней-то все и дело.

Итак,
я покажу сперва балкон,
где мы увидим елочку стоящей
как бы в преддверье
жизни предстоящей,
всю в ожиданье близких перемен.

Затем я покажу ее в один
из вечеров
рождественской недели,
всю в блеске мишуры и канители,
как бы в полете всю,
и при свечах.
И наконец,
я покажу вам двор,
где мы увидим елочку лежащей
среди метели,
медленно кружащей
в глухом прямоугольнике двора.

Безлюдный двор
и елка на снегу
точней, чем календарь, нам обозначат,
что минул год,
что следующий начат.
Что за нелепой разной кутерьмой,
ах, боже мой,
как время пролетело.

Что день хоть и длинней,
да холодней.
Что женщина...
Но речь тут не о ней.

Здесь речь о елке.
В ней-то все и дело.

КАК ПОКАЗАТЬ ВЕСНУ
Я так хочу изобразить весну.
Окно открою
и воды плесну
на мутное стекло, на подоконник.
А впрочем, нет,
подробности — потом.
Я покажу сначала некий дом
и множество закрытых еще окон.
Потом из них я выберу одно
и покажу одно это окно,
но крупно,
так что вата между рам,
показанная тоже крупным планом,
подобна будет снегу
и горам,
что смутно проступают за туманом.
Но тут я на стекло плесну воды,
и женщина взойдет на подоконник,
и станет мокрой тряпкой мыть стекло,
и станет проступать за ним сама
и вся в нем,
как на снимке,
проявляться.

И станут в мокрой раме появляться
ее косынка
и ее лицо,
крутая грудь,
округлое бедро,
колени.
икры,
наконец, ведро
у голых ее ног засеребрится.
Но тут уж время рамам отвориться,
и стекла на мгновенье отразят
деревья, облака и дом напротив,
где тоже моет женщина окно.
И тут мы вдруг увидим не одно,
а сотни раскрывающихся окон
и женских лиц,
и оголенных рук,
вершащих на стекле прощальный круг.
И мы увидим город чистых стекол.
Светлейший,
он высоких ждет гостей.
Он ждет прибытья гостьи высочайшей.
Он напряженно жаждет новостей,
благих вестей
и пиршественной влаги.
И мы увидим —
ветви еще наги,
но веточки,
в кувшин водружены,
стоят в окне,
как маленькие флаги
той дружеской высокой стороны.
И все это —
как замерший перрон,
где караул построился для встречи,
и трубы уже вскинуты на плечи,
и вот сейчас,
вот-вот уже,
вот-вот...

"Залетела душа в тело… Настрадалась… Улетела…
Что понять она успела, посетив сей белый свет?
Что ей дни, и что ей ночки?
До последней самой точки — всё вниманье оболочке.
А души — как будто нет.
А она ждала, кричала,
Что-то в будущем искала.
Только тело не внимало:
Тело есть хотело, спать.
А когда с душой прощалось,
Спохватилось, испугалось:
Сколько мне, говорит, ещё осталось?
«Не хочу, мол, умирать!»
Расставались неумело.
Тело сникло, побледнело,
Оказалось бренным тело…
Несмотря на гордый вид…
На земле хотелось рая…
Рай без Бога — не бывает:
Тот, кто время убивает,
Будет временем убит.
…Залетела душа в тело.
Что успела, то успела…"

/Владимир Зыбкин - поэт, бард, пастор и проповедник/

ВИКТОР ШИРАЛИ

Мне бабка подарила яблоко —
В автобусе я уступил ей место.
Еще она сказала
Якобы
Пошлет мне Бог хорошую невесту.

Пошли мне Бог хорошую невесту.

Это конечно не стих, но шедевр:)

Переписка Маши и Мироздания:-)

Дорогое Мироздание!
Пишет тебе Маша.
Я очень-очень хочу быть счастливой!
Дай мне, пожалуйста, мужа любимого и любящего, и ребенка от него, мальчика, а я, так уж и быть, тогда не перейду на новую работу, где больше платят и удобнее ездить.
с ув., Маша.

Дорогая Маша!
Честно говоря, я почесало в затылке, когда увидело строчки про работу. Даже не знаю, что сказать. Маша, ты вполне можешь переходить на новую работу, а я пока поищу для тебя мужа.
Удачи!
Твое Мрзд.

завидное терпение, однако, у этого Мироздания )) ..
зачем тебе невеста??

Я то пр чем?))))))))))))) Это ВИКТОР ШИРАЛИ, его стих. И он так и заканчивается) Мне лично невесты без надобности)))) Мне понравилась лаконичность.

-- Пользователь добавил некоторое время спустя --

АЛЕКСЕЙ ГУРЬЯНОВ (М. ИОЭЛЬСОН)

* * *
Ребенок под крылом у птицы,
А птица под крылом у неба,
А небо под крылом у Бога.
Так не прерваться нити этой,
И Бог сторукий, воплощенный
В жука с блестящими глазами,
Ползет по рукаву цветному
Той, у которой сын под сердцем.

Мы стареем не от старости
Не от прожитых годов.
Мы стареем от усталости,
От обид и от грехов.

От тоски и обреченности,
От несбывшейся любви,
От житейской безысходности,
Повседневной суеты

От забот, что только множатся
От проблем, что не решаются
Мы стареем раньше возраста
Ибо души иссушаются.

Александр Евтушенко

тут уже было на эту тему от Марины Бойковой
а тут автора я не знаю.. попалось и ..тіркнуло

Особый случай

Жили-были, варили кашу,
закрывали на зиму банки.
Как и все, становились старше.
На балконе хранили санки,
под кроватью коробки с пылью
и звездой с новогодней ёлки.
В общем, в принципе - не тужили.
С расстановочкой жили, с толком.

Берегли на особый случай
платье бархатное с разрезом,
два флакона духов от гуччи,
фетра красного полотреза,
шесть красивых хрустальных рюмок
и бутылку китайской водки.
А в одной из спортивных сумок
надувную хранили лодку.

Время шло, выцветало платье,
потихоньку желтели рюмки,
и в коробочке под кроватью
угасала звезда от скуки.
Фетр моль потихоньку ела,
лодка сохла и рассыпалась.
И змея, заскучав без дела,
в водке медленно растворялась.
Санки ржавились и рыжели.
Испарялся закрытый гуччи.
Жили, были, и.... постарели,
но всё ждали особый случай.

Он пришёл, как всегда, внезапно.
Мыла окна, и поскользнулась.
В тот же день, он упал с инфарктом.
В этот дом они не вернулись.
Две хрустальные рюмки с водкой,
сверху хлеб, по квартире ветер.
Полным ходом идёт уборка,
убираются в доме дети.
На помойку уходят санки,
сумка с лодкой, дырявый фетр.
Платьем, вывернув наизнанку,
протирают за метром метр
подкроватные толщи пыли.
В куче с хламом - духи от гуччи.

Вот для этого жили-были.
Вот такой вот ’особый случай'.